Присоединяйтесь к нам!

А.Д. Михайлов о «Литературных памятниках»

Выступление А. Михайлова на заседании редколлегии серии, обсуждающем проблемы издания «Литературных памятников» (Хождения в страны и века) // Иностранная литература. — 1983. — № 3. — С. 192-193.

Я вполне согласен с Ароном Яковлевичем: издание памятников средневековой словесности, в том числе и в нашей серии, ставит перед переводчиком и комментатором достаточно сложные задачи. Но они не столь неодолимы, как это, пожалуй, кажется Арону Яковлевичу. Дело в том, что средневековая культура вряд ли так уж чужда нам и странна. В ней немало и вполне понятного, и даже близкого нашему современнику. Вектор культурного развития направлен от этой «срединной» эпохи не назад и не куда-то в сторону, а все-таки к нам. И разве идеи личной доблести, служения не только даме-возлюбленной, но вообще благородному, правому делу или. скажем, увлекательная фантастика — это собственность одного средневековья?

Мне кажется, нужно различать универсальное и конвенциональное, отраженное в средневековых литературных памятниках. В основном лишь второе, то есть неизбежно условный «язык» культуры, бесспорно требует пояснений, так как может быть нам непонятен. Что касается так называемых «реалий», ушедших в прошлое, то их, ей-богу, вряд ли больше в средние века, чем в XVIII столетии. Этим, думается, и определяются методы комментирования средневековых текстов в наших изданиях. Поясню это на примере из опыта самого Арона Яковлевича. В «Примечаниях» к «Песни о Нибелунгах» (не в серии «Литературные памятники») он так комментирует строфу 1058: «Поминальная трапеза была обязательным обрядом». Мне такой комментарий представляется недостаточным. Во-первых, напрашивается вопрос, была ли подобная трапеза обязательным обрядом в отличие от предшествующего или от последующего периода? Точнее: когда она стала обязательным обрядом? Как и почему возникла? И во-вторых, стоило бы рассказать, каковы были компоненты этого обряда. Вот тогда далекая от нас жизнь средневековья раскроется читателю более полно, станут понятнее се условные, ритуализованные элементы.

Итак, переводу — путем комментирующего перекодирования — подлежит конвенциональный «язык» средневековой культуры. Но не только он. Ведь произведения литературы средних веков написаны на старом языке, который почти непонятен современным носителям соответствующих национальных языков. Вот почему уже давно начали переводить средневековые памятники на свои же, но только новые языки. Как же быть нам? Думаю, было бы ошибкой переводить западноевропейские памятники на язык древнерусской литературы, пусть даже позднего ее этапа, например, протопопа Аввакума или Симеона Полоцкого. Такой перевод выглядел бы пародией и на сам переводимый памятник, и на русский язык XVII столетия. Ведь переводимые произведения были вполне понятны средневековому человеку, не воспринимались им как архаичные. Это не значит, что мы должны переводить произведения средневековой литературы на какой-то абсолютно современный язык. Ощущение древности памятника следует сохранить. Достигаться это должно не только сохранением тех слов, которые стали терминами, обозначающими целый ряд явлений и понятий средневековой культуры, но и тактичным подбором лексики, чуть архаизированным синтаксисом, не противоречащим, однако, нормам современного русского языка. Но при этом переводчик должен продемонстрировать, что перед читателем — произведение больших художественных достоинств, каким оно было для своей эпохи. Особенно это относится к лирике, в области которой уже в средние века появляется понятие индивидуального авторского стиля.

Споры о методах перевода средневековой литературы возникают то и дело. И это закономерно: к литературе этой в последние годы заметно растет интерес. И оказывается, что у нас нет еще традиции перевода соответствующих памятников (какая в деле перевода памятников античных была заложена в пушкинскую и предпушкинскую эпоху опытами Жуковского, Батюшкова, Гнедича, самого Пушкина). Причина в том, что у нас долго существовал предвзятый подход к средним векам. Не говорилось открыто, но как бы подразумевалось, что это был какой-то неполноценный, ущербный период в истории европейской культуры. Правильной оценке средневековья мешало, в частности, наше увлечение Возрождением, увлечение оправданное и закономерное. Но Ренессанс заслонил от нас средние века. Мы словно глядели на них его глазами. Впрочем, некоторое исключение делалось для тех произведений средневековья, которые имели ярко выраженную народную основу. Но и они переводились редко. Достаточно сказать, что из памятников французского народно-героического эпоса (а их около ста) нашему читателю до самого последнего времени была доступна лишь «Песнь о Роланде».

Поэтому одной из задач серии «Литературные памятники» мне представляется широкое издание произведений средневековой литературы. Широкое — не просто по числу выпущенных книг. Мы не должны ограничиваться традиционным набором национальных литератур, а стараться его увеличивать. Так, пора возродить изучение (и издание) произведений средневековых ирландской и валлийской литератур, столь важных дли общеевропейского культурного процесса эпохи. Полезно было бы также усилить занятия некоторыми «малыми» романскими литературами, например, провансальской или каталонской (впрочем, первая из них в средние века вряд ли была «малой»).

И при таком более широком знакомстве со средневековыми литературными памятниками культура этой эпохи раскроется не только более полно, но и как бы приблизится к нам, перестанет казаться чуждой и странной и займет подобающее ей место в литературной истории человечества.

Что вы об этом думаете?