А.Я. Гуревич о «Литературных памятниках»
Выступление А. Гуревича на заседании редколлегии серии, обсуждающем проблемы издания «Литературных памятников» (Хождения в страны и века) // Иностранная литература. — 1983. — № 3. — С. 190-191.
Д.С. Лихачев. О характере и задачах серии «Литературные памятники». Вступительное слово
Выступление М. Гаспарова
Выступление А. Гуревича
Выступление А. Михайлова
Выступление Н. Балашова
Выступление С. Тураева
Выступление В. Адмони
Выступление А. Федорова
Выступление А. Андрес
Выступление Э. Линецкой
Выступление Ю. Левина
Выступление Г. Степанова
Самое название серии «Литературные памятники» не может не предполагать вопроса: что является литературным памятником, каковы критерии отбора текстов, заслуживающих быть изданными, и как именно должны быть они изданы? Я хотел бы остановиться только на одном аспекте этой проблемы.
Культурное творение проживает несколько и даже много жизней. Первой жизнью оно живет в эпоху своего создании Будучи порождено определенными потребностями своего времени, оно выражает идеи и представления не только автора, но и среды, к котором он принадлежал или к которой обращался. В индивидуальном культурном творении так или иначе воплощаются вкусы, устремления, надежды современников, ибо создавший его мастер пользовался художественным языком эпохи. Всякое значительное произведение культуры есть своего рода микрокосм, в котором выражается ее смысл, и потому в эпоху своего создания оно бесчисленными нитями связано с жизнью, участвует в реальном функционировании культуры, в которой возникло и которую обогащает, продолжая и изменяя ее.
Однако это лишь первая жизнь художественного творения. Если оно сохраняется для будущего и становится объектом эстетического восприятия в изменившейся или совершенно иной социальной и культурной среде, то смысл его неизбежно меняется. Даже если дошедший из другой эпохи текст остался в первозданной целостности, это уже иной текст, не тот, который воспринимали современники его создателя. Ведь он был изъят из первоначального культурного контекста, живые инти, связывавшие его с прочими компонентами культуры, оборваны, и это произведение оказывается теперь включенным в принципиально новую систему культуры. Оно может не восприниматься ею как нечто чуждое, может быть признано как «свое», но за это признание родства оно расплачивается утратою былых, первичных значений и насыщением его новым пониманием1.
И так происходит всякий раз, когда культурное творение наследуется иной культурой. Переосмысляется не только отдельное произведение литературы или искусства,— переосмысляется вся культура прошлого. Ныне античность или средневековье — в нашем, современном понимании — далеко не те, как они сами осознавали себя или как они мыслились в XVIII или XIX веках и даже в первой половине нашего столетия.
Приступая к изданию памятника литературы прошлого, мы не можем не ставить перед собой цель восстановить его изначальный смысл. Возможно ли это? Возвратить живому творению культуры прошлого то значение, какое оно имело в эпоху его создания, в полноте и целостности, разумеется, невозможно — ходом истории оно превращено в «памятник», непосредственное его восприятие затруднено. И тем не менее попытка подобной реконструкции смысла неизбежна и необходима. Ибо творения далеких культур во многом уже непонятны для нас и нуждаются в расшифровке.
Отсюда — совершенно обязательная задача комментирования, научного разъяснения текста, его особенностей, как стилистических, так и смысловых, раскрытия тех реалий, которые, возможно, кроются за словами и выражениями, кажущимися на первый взгляд несущественными или тривиальными. Комментатор не может не выступать тут в роли культуролога, который стремится восстановить смысл данного произведения, вскрывает внутренне присущую ему логику — логику породившей его культуры. Задача нелегкая, но благодарная, ибо при таком комментировании только и может быть, хотя бы отчасти, воссоздан тот культурный универсум, представителем коего это произведение служит и в котором оно обретает свой изначальный смысл.
Как историк западноевропейской средневековой культуры я вынужден отметить, что, к сожалению, не все издания серии «Литературные памятники» отвечают требованиям, которые желательно было бы к ним предъявить. Вот пример. Интереснейшие средневековые новеллы на латинском языке «Римские деяния» («Gesta Romanorum») переведены в урезанном виде: дан занимательный рассказ, но странным образом опущена «морализация», символическое и дидактическое толкование анекдота. Между тем, лишь вместе, в сочетании и противоречии повествования, заимствованного у древних или из фольклора, с нравоучительным его разъяснением, придающим рассказу иной, более глубокий смысл, и могут быть поняты «Римские деяния» как памятник средневековой мысли. Ведь они возникли «на стыке» народной (фольклорной) культуры и культуры ученой (церковной). Литература данной эпохи знает массу подобных «пограничных» жанров, и, может быть, нигде, как именно в такого рода произведениях, которые относятся не к великим шедеврам средневековой словесности, а скорее ко «второму эшелону» ее, к сочинениям, адресованным самой широкой аудитории, в том числе и неграмотным «простецам», составлявшим основную массу населения, мы имеем возможность познакомиться со спецификой сознания человека той эпохи — в этом огромная их познавательная ценность! Специфика сознания людей средневековья заключалась, разумеется, вовсе не в «лености мысли» и «отсутствии логики», о которых пишет автор комментария к этому памятнику, забывая и о логике схоластов, и о стройных и строго логических «суммах» и энциклопедиях средних веков. Средневековая культура во многом парадоксальна, но природу этой парадоксальности нужно осторожно и вдумчиво раскрывать. Знакомясь с культурой, которая кажется нам чуждой, странной, мы лучше осознаем и свою собственную культуру, и ее место в ряду мировых культур. Не в этом ли, в частности, состоит благородная функция, выполняемая изданиями серии «Литературные памятники»?
Блестящая серия — подлинный весомый вклад российской культуры в мировую цивилизацию.