В.Г. Адмони о «Литературных памятниках»

Выступление В. Адмони на заседании редколлегии серии, обсуждающем проблемы издания «Литературных памятников» (Хождения в страны и века) // Иностранная литература. — 1983. — № 3. — С. 194-195.

Нельзя не сказать и о переводческой стороне издания серии. Думается, нет резкой границы в принципах перевода «Литературных памятников» и других переводных изданий. Особой теории перевода для серии создавать отнюдь не надо. Специфику его, пожалуй, можно сформулировать так: «Литературные памятники» стремятся прежде всего к максимальной полноте художественной интерпретации текста. Эта подача, как все мы знаем, при переводе исключительно трудна. Ведь так много линий, смысловых и структурных, образуют в своем взаимодействии партитуру художественного произведения, что невозможно в точности передать эту партитуру, это множество измерений средствами другого языка, притом передать именно в том соотношении, в котором эти измерения находились в оригинале.

Но я хотел бы напомнить здесь обмен репликами из трагедии Ибсена «Кесарь и Галилеянин». Юлиан говорит: «Как же я могу желать того, что невозможно?». Максим отвечает ему: «А разве стоит желать возможного?»

Так вот, переводчики, руководствуясь собственным художественным вкусом и учитывая. что мировая культура не может существовать без перевода, желают невозможного — создать перевод, максимально адекватный оригиналу. Конечно, идеальной интерпретации никто предложить не может. Но есть многие способы приближения к ней. И что чрезвычайно важно: разные переводы могут дополнять друг друга, как бы накладываться друг на друга.

Серия «Литературные памятники» была задумана весьма широко и по охвату эпох, и по охвату культурно-исторических ареалов. Ведению ее подлежит не только художественная литература в прямом смысле слова, но и многие иные виды литературного творчества. Естественно, что при такой широте замысла редакция широко наметила и типы переводов, используемые в серии. Я бы особенно подчеркнул мысль, прозвучавшую во вступительном слове академика Д. Лихачева: в ряде случаев полезно дать несколько переводов одного произведения. Именно наложение нескольких интерпретаций друг на друга позволяет часто по-настоящему увидеть всю многомерность оригинала. А новые переводы в серии полностью оправданны, даже необходимы, когда они открывают новый угол зрения на оригинал или дают его в его целостности. К тому же при новом переводе в аппарате книги можно дать примеры прежних интерпретаций. Такая практика, используемая в серии, вполне целесообразна.

Весь материал «Литературных памятников» можно разделить на два основных круга:

произведения того культурно-исторического ареала, с которым мы издавна связаны и языки которого, при всех различиях, семантически и структурно не так уж далеки от русского. Как правило. существует и давняя традиция перевода произведений с этих языков на русский;

произведения литератур несравненно более отдаленных культурно-исторических ареалов и эпох, причем языки этих литератур нередко чрезвычайно отличны от русского.

Мне кажется, что требования к переводу в этих двух случаях не совпадают.

Говоря о произведениях первого, ближнего круга, я бы не согласился с тем, что стихи можно переводить прозой, хотя за последние десятилетия на Западе эта тенденция явственно побеждает. Ресурсов русского языка вполне достаточно, чтобы не прибегать к переводам прозаическим, тем более что на помощь приходит возможность дать одно и то же стихотворение в нескольких переводах.

Что касается дальних ареалов, то для них, возможно, предпочтительнее передавать некоторые стихотворные структуры прозой. Но все же иногда находятся очень удачные решения передачи на русском языке совсем чуждых русскому стиху форм рифмовки и построения строки и строфы. Напомню хотя бы редиф, который так хорошо передается сейчас нашими переводчиками.

К структурной адекватности следует стремиться, на мой взгляд, и при передаче (в пределах произведений первого круга) тех стиховых форм оригинала, которые есть в русском языке, но несут в нем совсем другую функциональную нагрузку и разительно отличаются степенью охвата поэтического материала. Так, русский стих обладает аллитерацией, но существуют гигантские различия в реальном употреблении аллитерации в русском стихе, и, скажем, в стихе древнегерманском — в частности, в древнескандинавском. И тем не менее мне кажется очень ценным, что в изданиях серии возрастает тенденция к передаче древнескандинавской аллитерации аллитерацией русской. Перевод «Старшей Эдды» выполнен без аллитерации, а в недавно вышедшем сборнике «Поэзия скальдов» принцип аллитерации соблюдается. Обращение к фронтальной аллитерации осложнило, конечно, и лексический, и грамматический строй переводного стиха, но ведь языковой строй скальдической поэзии вообще очень усложнен.